Фальсификация изменившая историю. Часть 4. Признание Горбачева

Пакт Молотова-Риббентропа — это Договор о ненападении между Советским Союзом и Германией от 23 августа 1939 года. Сам по себе договор этот ничего особенного не содержит, но в дремучем лесу вашингтонском в конце сороковых годов появился вдруг некий «Секретный дополнительный протокол» к этому договору, опубликованный в американском сборнике Nazi-Soviet Relations 1939–1941. Washington, 1948 (Нацистско-советские отношения 1939—1941 годов. Вашингтон, 1948)

На 1-м съезде народных депутатов СССР в июне 1989 года прибалтийские делегации демонстрируют копии «секретных протоколов» к «пакту Молотова — Риббентропа».
Те самые американские копии, о которых шла речь выше. По требованию прибалтов создается Комиссия по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года.

Возглавил комиссию главный в то время идеолог КПСС Александр Яковлев, подключился к работе и Михаил Горбачев. Еще до того как было принято решение о создании комиссии, Горбачев заявил:

«Проблема эта стоит давно, она обсуждается, изучается и историками, и политологами, и соответствующими ведомствами. И я должен сказать: пока мы обсуждаем в научном плане, в ведомствах каких-то уже все документы, в том числе и секретное приложение к этому договору, опубликованы везде. И пресса Прибалтики все это опубликовала. Но все попытки найти этот подлинник секретного договора не увенчались успехом... Мы давно занимаемся этим вопросом. Подлинников нет, есть копии, с чего — не известно, за подписями, особенно у нас вызывает сомнение то, что подпись Молотова сделана немецкими буквами...» («Знамя», №10, 1989 г., стр.65)

В другом своем комментарии относительно вышеупомянутой комиссии Горбачев вновь подтверждает, что подлинников нет: «Секретного протокола пока нет, и мы его оценить не можем». Рассуждая о деятельности комиссии, Горбачев соглашается, что она «должна быть», но рамки действия этой комиссии необходимо сузить — «она должна выработать политическую и правовую оценку этого договора о ненападении, без упоминания секретного протокола, поскольку все архивы, что мы перерыли у себя, ответа не дали» (там же, стр.69).

Иными словами, Горбачев предложил оперировать подлинными фактами, опираться только на то, что доказуемо. Сам же Горбачев в том комментарии отметил логику, которой руководствуются инициаторы разбирательства, касающегося «секретных протоколов»:

«...вот то-то происходило, двигались навстречу две мощные силы, и на каких-то рубежах, так сказать, это соприкосновение совершенно остановилось. Что-то лежало в основе. Но это пока рассуждения» (там же, стр. 69).

Расшифровывая слова Горбачева и превращая их в версию, можно предположить: высока вероятность того, что некто (заинтересованный в дискредитации СССР), используя известные исторические события (период осень 1939 — лето 1940 гг.), задним числом облек их в некую форму «секретного протокола» — дескать, известные события произошли не ввиду объективных причин развития международной обстановки 1939—40 гг., а ввиду «сговора Сталина и Гитлера».

В подтверждение этой гипотезы можно привести аналогичный пример. 29 ноября 1939 года французское агентство «Гавас» со ссылкой на «достоверный источник» сообщило о том, что 19 августа 1939 г. состоялось секретное заседание Политбюро, на котором выступил Сталин («текст» этого выступления довольно часто можно встретить в литературе). Автор, опираясь на уже свершившиеся факты — раздел Польши, состояние войны между Германией и Англией с Францией, активность СССР в Прибалтике и т. д., — и составил текст выступления Сталина (были в сообщении «Гавас» и фантазии вроде «Германия готова уступить нам как зону влияния Румынию, Болгарию и Венгрию...»).

На 2-м съезде народных депутатов СССР 24 декабря 1989 г. А.Яковлев представил «служебную записку», датированную апрелем 1946-го (была опубликована в «Известиях» 27.12.89 г.). В ней речь шла будто бы о передаче заместителем заведующего Секретариатом Молотова Смирновым старшему помощнику министра иностранных дел Подцеробу подлинного секретного протокола и трех его копий на русском и немецком языках вместе с еще несколькими документами.

Тогда же «записка» подверглась острейшей критике специалистов, работавших с секретными документами: несекретный акт по передаче секретных документов! И действительно, напрашивается простой вопрос: зачем скрывать «секретный протокол», отрицать его наличие, чтобы в несекретной записке признавать его существование?

«Записка» вполне справедливо была поставлена многими под сомнение. Каков был смысл в ее существовании? А такой: подлинников «секретного протокола» нет, общественности предъявляются некие машинописные копии. И чтобы подтвердить подлинность последних (а заодно объяснить причину их появления, а также с чего они были сделаны), «записка» была как нельзя кстати...

Довольно примечательный момент в этом деле — терминология. С самого начала широкой дискуссии (в СССР — с 1989-го, в мире — несколькими десятилетиями раньше) относительно «секретного протокола» его неизменно называли «дополнительным к пакту». Собственно говоря, в обращении потому и утвердилось словосочетание «пакт Молотова — Риббентропа». Если вы откроете перестроечную прессу конца 80-х — начала 90-х, то везде речь идет о «секретном протоколе» к пакту. Скажем, в упоминавшемся номере журнала «Знамя» был напечатан «секретный протокол», озаглавленный как «ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОТОКОЛ К СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОМУ ПАКТУ О НЕНАПАДЕНИИ от 23.08.1939 г.»

В чем здесь абсурд? В том, что между СССР и Германией подписывался договор о ненападении, а протокол почему-то — к пакту! Естественно, такую глупость составители документа написать не могли. К продолжению истории с игрой в термины «договор — пакт» мы еще вернемся. А пока версия: зачем понадобилась их подмена?

Обратимся к речи В. М.Молотова на сессии Верховного Совета от 31 августа 1939 г. (особое внимание следует обратить на указанные понятия).

О подписании советско-германского договора Молотов сказал:

«Советско-германский договор подвергся многочисленным нападкам в англо-французской и американской прессе... Доходят, дальше, до того, что ставят нам в вину, что, видите ли, в договоре нет пункта о том, что он денонсируется в случае, если одна из договаривающихся сторон окажется вовлеченной в войну при условиях, которые могут дать кое-кому внешний повод квалифицировать ее нападающей стороной... Разве трудно понять этим господам смысл советско-германского договора о ненападении, в силу которого СССР не обязан втягиваться в войну ни на стороне Англии против Германии, ни на стороне Германии против Англии? Разве трудно понять, что СССР проводит и будет проводить свою собственную, самостоятельную политику, ориентирующуюся на интересы народов СССР, и только на эти интересы?..»

А вот слова Молотова относительно срыва московских переговоров между СССР, Англией и Францией:

«...Вы знаете, что англо-франко-советские переговоры о заключении пакта взаимопомощи против агрессии в Европе начались еще в апреле месяце...

...Заключение пакта взаимопомощи против агрессии имело смысл только в том случае, если бы Англия, Франция и Советский Союз договорились об определенных военных мерах против нападения агрессора...

...С одной стороны, Англия и Франция подчеркивали важность и серьезность переговоров о пакте взаимопомощи, требуя от СССР серьезнейшего отношения к этому делу и быстрейшего разрешения вопросов, связанных с пактом. С другой стороны, они сами проявляли крайнюю медлительность и совершенно несерьезное отношение к переговорам...

...С одной стороны, английское и французское правительства боятся агрессии и ввиду этого хотели бы иметь пакт взаимопомощи с Советским Союзом, поскольку это усиливает их самих, поскольку это усиливает Англию и Францию. Но, с другой стороны, английское и французское правительства имеют опасения, что заключение серьезного пакта взаимопомощи с СССР может усилить нашу страну, может усилить Советский Союз, что, оказывается, не отвечает их позиции...» и т. д. и т. п.

Заметили: с Германией СССР подписывает договор о ненападении, а вот с Францией и Англией соглашался подписать военный пакт «в том случае, если бы Англия, Франция и Советский Союз договорились об определенных военных мерах против нападения агрессора»!

Как известно, пользуясь случаем (состоянием войны между Германией и западными демократиями), СССР тогда активизировался в Прибалтике. Так вот, с Литвой, на территории которой размещение советских военных объектов не предусматривалось, был заключен договор, а с Латвией и Эстонией, у которых арендовались острова под военные базы, — пакты.

Видимо, идея о «пакте Молотова — Риббентропа» преследовала цель подчеркнуть его военную (и, конечно же, агрессивную) направленность.

Кстати, согласно договору о ненападении между СССР и Германией от 23 августа 1939 г., стороны отказывались от участия в агрессивных союзах друг против друга, но не оборонительных. Поэтому уже после подписания договора с немцами советское правительство предлагало Англии и Франции 30 августа 1939 г. продолжить переговоры об оборонительном союзе. Однако англо-французская сторона не откликнулась на это предложение. Элементарный вопрос: если бы 23 августа СССР заключил с Германией агрессивный военный пакт, стал бы он предлагать Англии и Франции продолжить переговоры?

В 1999-м на канале НТВ вышел документальный фильм Светланы Сорокиной о 1-м съезде народных депутатов. Среди прочего она вспомнила и о «секретных протоколах», вызвавших разбирательство на съезде. Спустя десять лет после работы комиссии Сорокина интервьюировала ее главных героев — А.Яковлева, М.Горбачева и других.

Яковлев недоумевал:

«Меня до сих пор поражает, почему Михаил Сергеевич не дал их («протоколы»)... И не сказал, что они есть?.. Почему он вместе со всеми суетился, что их нет? Он даже на Верховном Совете... выступал: «Уважаемые делегаты, мы их искали и там и там, всех запросили, но нет оригиналов...» А они у него...»

Затем Сорокина спрашивает у Горбачева:

«Михаил Сергеевич, Вы были знакомы с документами пакта Молотова — Риббентропа до съезда?»

Горбачев:

«До сих пор я их не видел».

И это в 1999 году!

Сорокина:

«А почему Яковлев и тот же Лукьянов говорят, что вы были знакомы, то ли в 85-м, то ли в 86-м даже стоит на документах ваша запись «ознакомлен»?»

Горбачев:

«Как я думаю, что на этот счет существовало две или три папки. Копии, кстати, лежали. Копии! Но подлинников не было. И самое интересное, что копия подписана Молотовым немецким шрифтом».

Сорокина:

«Подпись Молотова по-немецки?»

Горбачев:

«По-немецки. Странно для меня это было».

Сорокина:

«То есть копии вы видели?» Горбачев: «Копии да-а-а... Так копии были у всех. Где подлинники?.. Ну а копии что же, у нас подлинники изобретают, а уж копии... Мастера большие».

С одной стороны, хитрить и обманывать аудиторию Горбачеву в 1999-м смысла не было никакого. С другой — трудно представить, чтобы генсек не смог получить интересующий его документ.

Поэтому когда в 1992-м «нашелся» т. н. «пакет №34», в котором якобы был подлинный «секретный протокол», его вполне уместно рассматривать сквозь призму горбачевского тезиса «у нас подлинники изобретают... Мастера большие». Материалы «пакета №34» были опубликованы Г.Севостьяновым и Б.Хавкиным в журнале «Новая и новейшая история» (№1 за 1993 г.).

Кстати, именовался сей документ по-новому: «Секретный дополнительный протокол к Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом». «Пакт» заменили на «договор». Тогда же, в октябре 1992 года, перед общественностью потрясали «секретной разграничительной картой» за подписью Сталина, представляя это событие суперсенсацией... На самом деле эта «секретная» карта, на которой фиксировался раздел Польши, была официально и открыто напечатана в СССР еще 28 сентября 1939 года в газете «Правда»...

В 1986-м 97-летним ушел из жизни Вячеслав Михайлович Молотов — непосредственный участник тех событий. Из книги Феликса Чуева, долгие годы общавшегося непосредственно с Молотовым и издавшего записи своих бесед с ним, мы видим, что до конца жизни Вячеслав Михайлович отрицал наличие «секретных протоколов». Феликс Иванович неоднократно задавал этот вопрос бывшему наркому, но ответ всегда был один и тот же. Вот выдержка одного из их диалогов, состоявшегося 29 апреля 1983 года:

«Чуев: «На Западе упорно пишут о том, что в 1939 году вместе с договором было подписано секретное соглашение...» Молотов: «Никакого». Чуев: «Не было?» Молотов: «Не было. Нет, абсурдно». Чуев: «Сейчас уже, наверно, можно об этом говорить». Молотов: «Конечно, тут нет никаких секретов. По-моему, нарочно распускают слухи, чтобы как-нибудь, так сказать, подмочить. Нет, нет, по-моему, тут все-таки очень чисто, и ничего похожего на такое соглашение не могло быть. Я-то стоял к этому очень близко, фактически занимался этим делом, могу твердо сказать, что это, безусловно, выдумка» (Ф.Чуев. Молотов. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000, стр. 25—26.).

При этом Молотов никогда не отрицал существования договоренностей с Германией относительно Прибалтики, Бессарабии, Польши. И напоминал, что границы были еще тогда опубликованы в прессе вполне открыто. Более того, можно отметить, что в беседах с Чуевым Вячеслав Михайлович не скрывал многих деликатных подробностей относительно переустройства границ.

Вот, к примеру, как он описывает присоединение Прибалтики: «Министр иностранных дел Латвии приехал к нам в 1939 году, я ему сказал:

«Обратно вы уже не вернетесь, пока не подпишете присоединение к нам»... Нашим чекистам я дал указание не выпускать его, пока не подпишет. Из Эстонии к нам приехал военный министр.., мы ему то же сказали» (там же, стр. 19.).

Если Вячеслав Михайлович вполне откровенно поведал, что означало «добровольное» вступление Прибалтики в СССР, то с чего бы ему отрицать наличие секретных протоколов?

Павел Судоплатов, который был одним из руководителей советской разведки, пишет, что ничего не знал о секретных протоколах (П.Судоплатов. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930—1950 годы. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997, стр. 148). И это странно, поскольку обычно разведка получает установки на проведение работы в развитие определенных политических решений и дипломатических договоренностей. Можно предположить, что эти протоколы считались какими-то сверхсекретными. И Сталин с Молотовым держали их в глубокой тайне. Но разве информация о протоколах была более секретной, чем та, которой обладала разведка в других сферах, скажем, ликвидация Троцкого или материалы по атомному проекту? Да и в политическом плане, о тех же самых сферах влияния разведка постоянно вела работу. Павел Судоплатов описывает, например, зондаж пакта о ненападении с Финляндией в 1938-м: «Предложение Сталина включало также разделение сфер военного и экономического влияния в Балтийском регионе между Финляндией и Советским Союзом» (там же, стр.143). Все тот же вопрос — раздел сфер влияния.

Но что такое «сфера влияния» или «сфера интересов»? То, что договоренности по этому вопросу между СССР и Германией были, сомнений не вызывает. Другое дело, в какой форме и о чем именно. В частности, что подразумевали стороны под «сферой влияния»?

С началом войны Германия передала СССР ноту, в которой пояснялись причины немецкого нападения (нота от 21 июня 1941 г.). Речь в этом документе шла и о «сферах интересов».

В частности, о московских договорах в ноте сказано: «Суть этих договоров заключалась 1) во взаимном обязательстве обоих государств не нападать друг на друга и жить в мирном добрососедстве и 2) в разграничении сфер интересов с отказом Германского Рейха от какого-либо влияния в Финляндии, Латвии, Эстонии, Литве и Бессарабии, причем области бывшего Польского государства до линии Нарев — Буг — Сан по желанию советской России были включены в ее состав» (здесь и далее цитирую по «2000», 05.05.2000 г.).

«...В Москве при разграничении сфер интересов советское правительство заявило рейхсминистру иностранных дел, что, за исключением находившихся тогда в состоянии распада областей бывшего Польского государства, оно не намерено оккупировать, большевизировать или аннексировать находящиеся в его сфере влияния государства. Но в действительности, как показал ход событий, политика Советского Союза в это время была направлена исключительно на одну цель, а именно на то, чтобы везде, где можно, продвинуть на Запад военную власть Москвы в пространстве между Ледовитым океаном и Черным морем...»

Обратите внимание: «при разграничении сфер интересов советское правительство заявило...» Устно? Ведь если немцы открыто (а эта нота, отметим, не была какой-то секретной, ее текст сразу же узнал весь мир) заявляют, что разграничивались сферы интересов, то есть ли смысл скрывать форму, в которой это разграничение происходило. Не все ли равно, был ли это «секретный протокол» или «секретная устная договоренность». Важна ведь суть.

При этом отметим следующее: немцы, нападая на СССР, имели в союзниках Финляндию и Румынию, а прибалтов — Литву, Латвию и Эстонию — намеревались обратить в свои союзники. Если бы договоренности (за спиной указанных стран) носили некий крамольный характер, вряд ли они стали бы говорить о них во всеуслышание. Наконец факт договоренностей о разделе Польши признается открыто.

В ноте немцы выставляют СССР претензии относительно отторжения части территории Финляндии, Румынии, захвата Прибалтики. И настаивают, что при разграничении сфер интересов об этом речь не шла. К примеру: «...СССР оккупировал также Латвию и Эстонию. Вся Прибалтика, вопреки заверениям Москвы, была большевизирована, а через несколько недель после оккупации аннексирована... торговые соглашения Германии с этими государствами, которые по московским договорам должны были остаться в силе, были односторонне аннулированы Советским Союзом».

«Оккупировав и большевизировав всю предоставленную СССР на переговорах в Москве правительством Рейха сферу интересов в Восточной Европе и на Балканах, советское правительство явно и однозначно нарушило Московские соглашения»...

Для чего тогда понадобился «секретный протокол», «пакт Молотова — Риббентропа»?.. Для антисоветской пропаганды, затем для развала СССР — представить страну «тюрьмой народов», которые были «порабощены».

Ведь все территориальные приобретения Советского Союза (вкупе с Польшей, Прибалтикой, частью Финляндии и Румынии) были официально признаны по итогам Второй мировой войны в Ялте, Потсдаме и др., европейские границы также были подтверждены серией международных договоров 50—70-х гг.

Вот и потребовалось переиграть ситуацию. Дескать, оказывается, произошедшее — результат сговора, тайного плана двух агрессоров. А фабриковался этот «секретный протокол», судя по всему, уже после (и на основе) произошедших исторических событий, поданных как умышленный провокационный сговор советских политиков с руководителями фашистской Германии. И это коррелируется с тезисом М.Горбачева: события, мол, развивались так, что совпадали с «текстами секретных протоколов». Однако нельзя не добавить, что задним числом можно состряпать все что угодно, ход мировой истории можно представить как следствие неких «секретных договоров» (иные так и делают, вспомните «протоколы сионских мудрецов»).

Потому, видимо, особый упор сделан на «секретность» («секретный дополнительный протокол») — сразу ассоциации с чем-то крамольным, нечистым, мол, было бы все по-честному, не скрывали бы.