603
4
Отзвучали последние звуки траурного марша. Уже были произнесены последние прощальные речи. Тяжелые комья мокрой земли гулким грохотом застучали по крышке гроба и, возложив венки с черными лентами на выросший прямо на глазах холмик, с застывшей печалью на лицах, люди начали расходиться. В звенящей тишине последнего человеческого приюта, под гнетущим свинцовым небом, у этой пышной в своем погребальном убранстве могилы остались только двое – я и грузный мужчина, который растерянно и безотрывно глядел на наспех поставленную стелу с фотографией. С этого овального цветного фото, весело улыбаясь, на нас смотрел тот, кого сегодня мы проводили в последний путь. Все! Осталось сказать только печальное «прощай».
Я поправила съехавший венок и, с жалостью взглянув на застывшую в своем безысходном горе человека, уже повернулась к выходу, но тут меня остановил тихий просящий голос мужчины: «Не уходите, пожалуйста, останьтесь».
Он глядел на меня воспаленными измученными глазами и с мольбой в голосе продолжил: «Не могу сейчас остаться один на один с ним. И уйти, ну никак, тоже не могу. Я ему еще не все сказал, не все поведал». Я, молча кивнув головой, осталась.
Влажный сильный ветер пытался разогнать мрачные темные тучи над головой. На меня повеяло запахом цветов, сырой земли и еще чем-то неуловимым, чем пахнут только кладбища. Из густой зеленой листвы в небо взметнулись чистые соловьиные трели, как прощальная панихида по нашедшим себе покой душам.
И в унисон этим трелям – тихая речь мужчины, который навсегда прощался со своим другом: «Как же так, Коля? Почему первым ушел именно ты? Ты, в котором жизнь била чистым могучим ключом, ты, который так любил жизнь, который умел всего себя, без остатка, отдавать делу, любимой, друзьям, да и просто людям, нуждающимся в твоей помощи? А помнишь, Коля, нашу неразлучную тройку – ты, я и Славка? Как давно это было, а, кажется, что только вчера мы гоняли мяч по заросшему бурьяном пустырю. Еще совсем недавно мы впервые, по-взрослому, влюбились. И надо же! Все трое – и в одну девчонку.
Мы со Славкой ссорились, ругались из-за нее, ты нас мирил, говоря, что свой выбор сделает сама Наташа.
Мы соглашались с тобой и заключали перемирия. Как-то так всегда выходило, что именно к тебе мы шли со своими невзгодами, обидами, и ты всегда находил для нас и доброе слово, и дружеский совет, а зачастую подставлял свое верное плечо в помощь. Казалось бы, что такой поддержкой должны были быть я или Славка – оба высокие мускулистые и сильные.
Влажный сильный ветер пытался разогнать мрачные темные тучи над головой. На меня повеяло запахом цветов, сырой земли и еще чем-то неуловимым, чем пахнут только кладбища. Из густой зеленой листвы в небо взметнулись чистые соловьиные трели, как прощальная панихида по нашедшим себе покой душам.
И в унисон этим трелям – тихая речь мужчины, который навсегда прощался со своим другом: «Как же так, Коля? Почему первым ушел именно ты? Ты, в котором жизнь била чистым могучим ключом, ты, который так любил жизнь, который умел всего себя, без остатка, отдавать делу, любимой, друзьям, да и просто людям, нуждающимся в твоей помощи? А помнишь, Коля, нашу неразлучную тройку – ты, я и Славка? Как давно это было, а, кажется, что только вчера мы гоняли мяч по заросшему бурьяном пустырю. Еще совсем недавно мы впервые, по-взрослому, влюбились. И надо же! Все трое – и в одну девчонку.
Мы со Славкой ссорились, ругались из-за нее, ты нас мирил, говоря, что свой выбор сделает сама Наташа.
Мы соглашались с тобой и заключали перемирия. Как-то так всегда выходило, что именно к тебе мы шли со своими невзгодами, обидами, и ты всегда находил для нас и доброе слово, и дружеский совет, а зачастую подставлял свое верное плечо в помощь. Казалось бы, что такой поддержкой должны были быть я или Славка – оба высокие мускулистые и сильные.
А выходило так, что, несмотря на свой не очень большой рост и довольно слабые бицепсы, только ты один мог в самый нужный момент оказаться рядом.
И неудивительно, что Наташка выбрала именно тебя. И хотя мы со Славкой чувствовали себя обиженными, где-то в глубине души мы твердо знали, что ее выбор был самым верным. Ты заделался женатиком, но дружба наша не распалась. Просто нас стало не трое, а уже четверо.
Мы со Славкой и дня не могли прожить, чтоб не заскочить к вам на «огонек», и вы всегда с радостью встречали нас, делясь с нами и временем своим и не очень богатым ужином.
А мы принимали это, как должное. И, когда Славку турнули из футбольной команды и он, втихую, начал попивать «горькую», только вы с Наташкой оказались рядом с ним. Только вы вытянули его из депрессии и заставили вернуться к полноценной жизни. Я же в тот момент был переполнен своей любовью к Рите. А потом, когда ты заделался отцом сразу двух пацанов, ты и тогда находил и время, и силы для того, чтобы наша дружба не распалась. Вылазки на природу, рыбалка, уха с костра, песни под гитару – зачинщиком всего был ты, и только ты, да еще Наташка и ваши сыновья, названные в нашу со Славкой честь. А, когда уже после перестройки, начали останавливаться заводы и мы со Славкой – простые инженеришки оказались не у дел, ты не дал нам раскиснуть и растеряться.
Ты всегда говорил: «Были бы голова, руки, да желание – можно горы перевернуть».
Ты продал свою «Ладу» и на вырученные деньги, вместе со мной и Славкой, организовал кооператив по ремонту машин. Что–что, а машины ты знал досконально. Казалось, что с завязанными глазами, ты мог разобрать и вновь собрать любую. И дело пошло. Впрочем, как и во всем, за что ты брался. А потом, поднакопив денег, сначала отделился Славка, а затем и я. Славку тянуло к торговле, меня к банковскому бизнесу. Ты не обижался, не спорил, только сказал:
«Каждый выбирает свою дорогу. Только помните всегда ребята, что нас трое. И, чтобы не случилось в жизни, нашу дружбу терять нельзя».
И неудивительно, что Наташка выбрала именно тебя. И хотя мы со Славкой чувствовали себя обиженными, где-то в глубине души мы твердо знали, что ее выбор был самым верным. Ты заделался женатиком, но дружба наша не распалась. Просто нас стало не трое, а уже четверо.
Мы со Славкой и дня не могли прожить, чтоб не заскочить к вам на «огонек», и вы всегда с радостью встречали нас, делясь с нами и временем своим и не очень богатым ужином.
А мы принимали это, как должное. И, когда Славку турнули из футбольной команды и он, втихую, начал попивать «горькую», только вы с Наташкой оказались рядом с ним. Только вы вытянули его из депрессии и заставили вернуться к полноценной жизни. Я же в тот момент был переполнен своей любовью к Рите. А потом, когда ты заделался отцом сразу двух пацанов, ты и тогда находил и время, и силы для того, чтобы наша дружба не распалась. Вылазки на природу, рыбалка, уха с костра, песни под гитару – зачинщиком всего был ты, и только ты, да еще Наташка и ваши сыновья, названные в нашу со Славкой честь. А, когда уже после перестройки, начали останавливаться заводы и мы со Славкой – простые инженеришки оказались не у дел, ты не дал нам раскиснуть и растеряться.
Ты всегда говорил: «Были бы голова, руки, да желание – можно горы перевернуть».
Ты продал свою «Ладу» и на вырученные деньги, вместе со мной и Славкой, организовал кооператив по ремонту машин. Что–что, а машины ты знал досконально. Казалось, что с завязанными глазами, ты мог разобрать и вновь собрать любую. И дело пошло. Впрочем, как и во всем, за что ты брался. А потом, поднакопив денег, сначала отделился Славка, а затем и я. Славку тянуло к торговле, меня к банковскому бизнесу. Ты не обижался, не спорил, только сказал:
«Каждый выбирает свою дорогу. Только помните всегда ребята, что нас трое. И, чтобы не случилось в жизни, нашу дружбу терять нельзя».
Славка закрутился между Турцией и Одессой. Я – с акционерами, акциями и прочей мишурой. Славке с его коммерческими вояжами было не до семьи. А моя семейная жизнь с Ритой не удалась. Знаешь, Коля, я и полюбил ее, и женился, наверное, потому, что внешне она (может ты замечал?) очень похожа на твою Наташку. Но, увы, только внешне. То она детей не хотела, потому что денег у нас еще мало, то потому, что с нашими деньгами, грех ставить на себе крест, нужно объездить все страны, испытать все наслаждения. Вот она и ездила, пока я гнался за барышами. Где-то там, за морем они со Славкой и натолкнулись друг на дружку. Ну, чем все окончилось, ты знаешь. В один миг я потерял и друга, и жену.
Но, как ты Коля, узнал обо всем? Тогда ты, вдруг, нагрянул ко мне. Ты мне о чем-то рассказывал, показывал снимки твоих подросших сыновей, а потом, чуть ли не силой, заставил меня побриться, одеться и увез к себе на дачу. Целую неделю вы с Наташкой не оставляли меня наедине с самим собой. Не знаю, какие веские доводы ты привел в моем банке, но меня никто не беспокоил. Ты, Коля, и вся твоя семья, возродили меня к жизни, к действию, успокоили мою израненную душу.
Колька, друг мой, ты не знаешь, как я злился на тебя. Да, да ты не ослышался – злился. Ты опять оказался намного выше меня и Славки вместе взятых. А мы и из кооператива ушли тогда, чтоб доказать, что мы тоже что-то можем. А кому доказать? Да тебе, Коля, тебе. Ничегошеньки мы не доказали – ни тебе, ни себе.
Ты нас любил и принимал такими, какими мы были на самом деле, со всеми нашими гнусными потрохами. А для себя мы твердо знали, чтобы быть таким как ты, нужно быть только тобой.
Мы обросли, как коростой какими-то знакомыми, новыми приятелями, которые были рядом, когда им было от нас что-то нужно, и, которые в один момент исчезали, когда нам была нужна их помощь. В моменты беды, только ты оказывался ненавязчиво рядом, и, когда гроза уходила прочь, ты также незаметно, возвращался к своим оставленным делам, к своей семье. Иногда в мою голову закрадывалась жалкая мыслишка, что ты, Коля, дружишь со мной ради моих денег, но вспоминая тебя, твои добрые участливые глаза, я отшвыривал, как гадюку, эту мысль.
Неправильно и плохо я прожил все эти годы, Коля. Несся, как загнанная лошадь в пене, за все большей прибылью. А жизнь-то, оказывается, настоящая жизнь, Коля, была у тебя.
Коля, ну почему мы мчимся по жизни, к выбранной нами же цели, расталкивая все и вся вокруг, теряя любимых и смертельно обижая близких? Почему мы не находим в себе силы и смелости для того, чтобы остановиться и пожалеть кого-то, сказать «прости» и прийти на помощь в тяжелую минуту? Это умел и мог только ты, мой друг! А я опоздал. Твоя жизнь так мгновенно оборвалась. И мне больше никогда не сказать тебе живому «прости меня», мне больше никогда не услышать твой мягкий негромкий голос и никогда не увидеть твои всепонимающие умные глаза! Коля, ты и мертвый оказался живее меня живого!
И я, как большинство живущих, понял очень поздно, понял чего и кого я лишился. Если бы можно было повернуть время вспять, если бы было можно!
Но, увы, нельзя этого сделать! Остается только жить с этим тяжким грузом чьих-то обид, чьих-то исковерканных судеб, чьих-то слез и горя, причиной которых были мое равнодушие, душевная пустота и себялюбие.
Прости меня, друг мой! За все прости! Ты прощаешь, Коля-я-я?!»
С темного неба падали крупные капли дождя. С болью в груди, я смотрела на рыдающего седого человека, который с надеждой обращался к своему уже умершему другу. Обращался, как к живому. Он смахивал со своего лица капли дождя вместе с тяжелыми мужскими слезами и пристально вглядывался в фотографию, с которой навстречу ему улыбался его друг, по щекам которого стекали светлые дождевые струйки.
Но, как ты Коля, узнал обо всем? Тогда ты, вдруг, нагрянул ко мне. Ты мне о чем-то рассказывал, показывал снимки твоих подросших сыновей, а потом, чуть ли не силой, заставил меня побриться, одеться и увез к себе на дачу. Целую неделю вы с Наташкой не оставляли меня наедине с самим собой. Не знаю, какие веские доводы ты привел в моем банке, но меня никто не беспокоил. Ты, Коля, и вся твоя семья, возродили меня к жизни, к действию, успокоили мою израненную душу.
Колька, друг мой, ты не знаешь, как я злился на тебя. Да, да ты не ослышался – злился. Ты опять оказался намного выше меня и Славки вместе взятых. А мы и из кооператива ушли тогда, чтоб доказать, что мы тоже что-то можем. А кому доказать? Да тебе, Коля, тебе. Ничегошеньки мы не доказали – ни тебе, ни себе.
Ты нас любил и принимал такими, какими мы были на самом деле, со всеми нашими гнусными потрохами. А для себя мы твердо знали, чтобы быть таким как ты, нужно быть только тобой.
Мы обросли, как коростой какими-то знакомыми, новыми приятелями, которые были рядом, когда им было от нас что-то нужно, и, которые в один момент исчезали, когда нам была нужна их помощь. В моменты беды, только ты оказывался ненавязчиво рядом, и, когда гроза уходила прочь, ты также незаметно, возвращался к своим оставленным делам, к своей семье. Иногда в мою голову закрадывалась жалкая мыслишка, что ты, Коля, дружишь со мной ради моих денег, но вспоминая тебя, твои добрые участливые глаза, я отшвыривал, как гадюку, эту мысль.
Неправильно и плохо я прожил все эти годы, Коля. Несся, как загнанная лошадь в пене, за все большей прибылью. А жизнь-то, оказывается, настоящая жизнь, Коля, была у тебя.
Коля, ну почему мы мчимся по жизни, к выбранной нами же цели, расталкивая все и вся вокруг, теряя любимых и смертельно обижая близких? Почему мы не находим в себе силы и смелости для того, чтобы остановиться и пожалеть кого-то, сказать «прости» и прийти на помощь в тяжелую минуту? Это умел и мог только ты, мой друг! А я опоздал. Твоя жизнь так мгновенно оборвалась. И мне больше никогда не сказать тебе живому «прости меня», мне больше никогда не услышать твой мягкий негромкий голос и никогда не увидеть твои всепонимающие умные глаза! Коля, ты и мертвый оказался живее меня живого!
И я, как большинство живущих, понял очень поздно, понял чего и кого я лишился. Если бы можно было повернуть время вспять, если бы было можно!
Но, увы, нельзя этого сделать! Остается только жить с этим тяжким грузом чьих-то обид, чьих-то исковерканных судеб, чьих-то слез и горя, причиной которых были мое равнодушие, душевная пустота и себялюбие.
Прости меня, друг мой! За все прости! Ты прощаешь, Коля-я-я?!»
С темного неба падали крупные капли дождя. С болью в груди, я смотрела на рыдающего седого человека, который с надеждой обращался к своему уже умершему другу. Обращался, как к живому. Он смахивал со своего лица капли дождя вместе с тяжелыми мужскими слезами и пристально вглядывался в фотографию, с которой навстречу ему улыбался его друг, по щекам которого стекали светлые дождевые струйки.
Как часто мы кому-то завидуем, злобствуем. И как редко мы говорим ласковые, нежные, добрые слова. Как небрежно, с легкостью раним, обижаем, не находим в душе своей силы, чтобы исцелить эти раны. Все думаем – еще успеем! Мы плюем в, открытые только нам души, а сами доверчиво открываем свою навстречу тем, кто плюет в нее. Мы, легкомысленно несемся к эйфорическому «потом», наивно надеясь, там, в этом «потом» все исправить, все наверстать. Господи! До чего же мы бываем слепы, безнадежно глупы и самонадеянны! И, напрочь, забываем, что жизнь – это только миг, который в любой момент может оборваться! И уже и время найдешь, и силы, чтобы все изменить, чтобы повиниться, но оказывается, что прийти со словами благодарности, любви и повинны – уже не к кому.
И прийти сказать: «Прости — друг«, — можно, разве что – к засыпанной землею, могиле!
Ольга и Светлана Бунины
И прийти сказать: «Прости — друг«, — можно, разве что – к засыпанной землею, могиле!
Ольга и Светлана Бунины
Источник:
Ссылки по теме:
- Друг, который всегда попадает в кадр
- Чудо в перьях, или Как ворон стал лучшим другом разведенного мужчины
- Монолог другу
- Рута и Мартина. Невероятная история друзей
- 11 причин, почему с возрастом человеку все сложнее найти друзей
Новости партнёров
реклама
