Как я уехал из СССР в Аргентину. Часть четвёртая. О грустном

Снова здравствуй, Саша!
Начав однажды свой разговор о Кубе, мне уже не просто будет сменить тему — так я люблю эту страну, так я переживаю за всё, что случилось потом с нашей дружбой, но я думаю, времени хватит на всех — и на Кубу, и на Аргентину, и ещё многое на что.
История о говорящем попугае будет неполной, если не упомянуть о впечатлениях одного моего знакомого, который наслушавшись моих рассказов о Кубе, в 1991 году совершил океанский круиз на остров Свободы. Прибыв в Гавану, он сразу почувствовал разницу в отношении кубинцев к советским с тем, что я ему рассказывал.
Перестройка шла к своему грандиозному и трагическому финалу, хотя до Беловежской Пущи было ещё несколько месяцев. Кубинцы всё это подсознательно чувствовали и их реакция не могла быть иной.
Кульминацией в демонстрации охлаждения отношений со вчерашними «амигос» и «компаньерос совиетикос» был таможенный досмотр при посадке на теплоход:
найденным попугаям работники таможни тут же хладнокровно демонстративно откручивали головы и бросали в специально предусмотренный на это мусорный контейнер.
………………………………………………………………………………………………
Но, сейчас я намеренно сменю тему, более того, мысленно перенесусь с тобой на 170 лет назад но, при этом не сменив места, где развивались события — всё та же Латинская Америка, всё та же Куба…
Ноябрь 1843 год.
На Кубе, в провинции Матанзас разразилось вооружённое восстание, которое возглавила рабыня по имени Карлотта, вывезенная из Африки. Единственным оружием восставших было мачете для рубки сахарного тростника. Силы были неравными и наша чернокожая Жанна Д´Арк погибла.
Возмозжно, так и осталось бы это имя в относительной тени, известное только кубинским школьникам, изучающим историю, если бы в начале ноября 1975 года этим именем не была названа уникальная в мировой практике операция по бескорыстной интернациональной помощи Кубы только что освободившейся от колониального гнёта Анголе.
Если быть точным, формально Ангола ещё принадлежала Португалии, когда 7 ноября 1975 года в воздух поднялись два буквально латанных -перелатанных, давно предназначенных на списание, турбовинтовых гражданских самолёта «Бристоль-Бретания» авиакомпании «CUBANA» и направились в сторону Африки.
Так началась, на тот момент строго законспирированная операция «Карлотта». Дав такое имя операции, кубинцы словно отдавали свой долг Африке.
Живя и работая на Кубе, я буквально каждый день сталкивался с людьми, так или иначе имеющим отношение к событиям в Анголе. Те, кто летел на борту «Бристоль-Бретании» были моими коллегами по работе, просто друзьями и поэтому я из первых уст мог услышать рассказ о том, как это произошло.
Но, я не ставлю своей целью детального описания ​тех событий, хотя бегло, имеет смысл упомянуть об отдельных фактах.
Итак, 11 ноября 1975 года Португалия должна была вывести свои колониальные войска из столицы Анголы — Луанды. Но, ещё раньше, а точнее 14 октября, войска Южно-Африканской Республики под предлогом защиты своего приграничного гидроэнергетического комплекса Руакана-Калуэка в Намибии, ввели на территорию Анголы свои регулярные войска, которые устремились к столице. Их поддерживала отборная бригада командос из Заира и две ангольские раскольнические группировки УНИТА и ФНЛА. Кольцо блокады вокруг Луанды быстро сжималось.
Южно-африканские части по расовому признаку состояли в основном из белых, как потомков коренных буров, так и наёмников. Уже одно это давало им чувство превосходства.
Предстоящая военная кампания представлялась им лёгкой прогулкой (как не вспомнить Грозный в декабре 1994-гo).
Движение военной колонны сопровождали раскатистые звуки начинавшего только входить в моду диско, так как на многих танках и боевых машинах пехоты были кассетные магнитофоны. Они, к слову, были весьма кстати.
Многие из этих «Шарпов» и «Хитачи» стали желанным трофеем кубинцев. В 1987 году в Эсмеральде (провинция Камагуэй) я был в гостях у своего кубинского коллеги Альберто Домингес Перез. Была гитара. Я пел, а две чернокожие дочки Альберто записывали моё музицирование на двухкассетный магнитофон.
В те годы такой аппарат можно было купить только в долларовом магазине для туристов, вход туда кубинцам был строго запрещён. Как и обладание долларами. И то, и другое влекло за собой уголовную ответственность. Предвосхищая мой вопрос, Альберто погладил магнитофон и с гордостью сказал: «Привёз из Анголы. Мой боевой трофей…» и рассказал, как после выстрела гранатомёта разнесло вдребезги юаровский джип вместе с находящимся в нём личным составом. Только магнитофон остался цел, как ни в чём не бывало.
«Рэгало де Диос!» (Подарок Бога! — по-испански), — смеётся Альберто.
К слову сказать, Альберто не был участником операции «Карлотта», но вот другой мой товарищ по работе, а точнее — мой шофёр Уго Альварес был в числе тех первых 82 кубинских спецназовцев, переодетых в гражданскую одежду и с обыкновенными чемоданами, находились на борту «Бристоль Бретании».
В каждом чемодане был абсолютно для всех одинаковый «джентельменский» набор: наш «Калашников» с запасными магазинами и несколько ручных гранат. Как и предполагалось, кубинцы буквально едва ли не с трапа самолёта вступили в бой. Время, затраченное на подготовку к выдвижению на линию огня равнялось лишь тем минутам, которые потребовались на переодевание из гражданской одежды в военную камуфлированную униформу.
Интересный факт, рассказанный мне Уго: в самолётах все летели, имея при себе подлинные документы с настоящими именами.
И последнее: расхожее мнение, что первая группа состояла на 100% из, как сейчас говорят чернокожих «афро-кубинцев» (чтобы скрыть «кубинский след»), ошибочно. Были и те — и другие. Сам Уго — белый.
Конечно, не одними автоматами встретили наступавшего врага кубинцы — в багажном отделении самолетов привезли с собой также гранатометы, безоткатные орудия и минометы.
В последующие 13 дней в аэропорт Луанды продолжали прибывать кубинцы. Всего первая группа, задействованная в операции «Карлотта», составила 653 добровольца.
На этом самое время оборвать описание того, что достаточно полно уже освещено и в прессе и в литературе.
Тем более, что моя цель другая — показать, с какими людьми, беззаветно преданными делу революции, мне посчастливилось общаться, как было всё им ясно там, в далёкой Анголе и какие разочарования постигали большинство по возвращении домой.
Не сейчас, а позже имеет смысл подробнее остановиться на судьбе генерала Арнальдо Очоа Санчеса, бывшего командующего кубинскими войсками в Анголе и расстрелянного в 1989 году на Кубе по решению революционного трибунала.
Открытый судебный процесс демонстрировался по кубинскому телевидению. Я его смотрел, не пропуская ни минуты, тем более, что мой товарищ по работе Освальдо Медина, будучи в Анголе исполнял обязанности личного шофёра генерала Очоа.
Но, всему своё время, «расстрельную» тему оставлю на потом, а сейчас хотелось бы проследить «аргентинский след» в ангольской эпопее…
Кажется, какая связь между интернациональной помощью кубинцев Анголе и Аргентиной, что общего? Ан — нет, связь самая прямая. Более того, без этого «аргентинского следа» очень возможно Куба никогда бы так и не вернула долг вышеупомянутой Карлотте. А «наследил» никто иной, как Эрнесто Че Гевара…
Существует довольно расхожее заблуждение о том, что, написав своё знаменитое прощальное письмо Фиделю Кастро и, изменив свою внешность небольшой пластической операцией, команданде Че отправился поднимать пламя революционной борьбы в Боливию, тем самым готовя плацдарм для освобождения его родной Аргентины.
На самом деле, написав письмо Фиделю, в котором он отказывался от звания команданте и всех постов в правительстве, Че Гевара направился в Африку, в пограничную с Анголой страну — Конго. Скоро к нему присоединились 200 кубинских добровольцев. Потом была Танзания. Оба опыта были неудачными и уже после них последовала Боливия…
Кстати, в 1975-м первая группа кубинцев, в которой находился мой вышеупомянутый шофёр Уго, на своём «Бристоль-Британии» сначала приземлились в аэропорту Браззавиля, столице Конго и лишь потом — в Луанде.
Плацдарм, подготовленный Че Геварой в Конго в 1965-ом сыграл решающую роль в ангольской операции 1975-го.
А теперь два слова о «советском следе» в подготовке операции. Судя по тому, что мне рассказывали кубинцы и по свидетельству историков (как наших, так и западных) — его поначалу просто не было. Москва была поставлена перед фактом, но тут же приняла решение о поддержке.
В разное время Анголу прошли до 50 тысяч советских военнослужащих. Среди них был мой школьный товарищ Олег Ивашевский. В 1977 году он принимал участие в демонстрационной высадке морского десантанта в бухте Луанды.
Кубинцы мне много рассказывали о взаимоотношениях с «компаньерос совиетикос» и все, без исключения говорили о глубоких симпатиях к советским интернационалистам. Преданность советским была не просто пустыми словами, на деле это выражалось в том, что во время марша по незнакомой или контролируемой врагом местности впереди БТРа с советскими военными специалистами обязательно выставлялся «джип» с кубинцами, чтобы в случае встречи с минным полем взять удар на себя.
Кубинцы мне рассказывали, как в случае засады вокруг советского офицера образовывали несколько заградительных колец, буквально грудью его прикрывая от пуль. На многих кубинских танках был написан лозунг «Отдам кровь за советского!»
Знали бы они как придёт перестройка, и с лёгкостью будет совершено предательство в отношении моего любимого города детства Севастополя и в отношении нашего «непотопляемого авианосца» — Кубы. Что случилось, то случилось, но, как говорится: «из песни слов не выкинешь»…
Всё это было потом, а летом 1987-го я работал на сахарном заводе «Бразилия» около окружённого веерными пальмовыми рощами городка с красивым именем — Эсмеральда (провинция Камагуэй).
Именно там я написал песню, которую дочки моего кубинского друга записали на трофейный магнитофон:
«…Нас занесло сюда совсем случайно, И раньше б я не мог поверить никогда, что этот город, с названьем странным — Эсмеральда, Останется со мною навсегда… Эсмеральда, Эсмеральда, мне тебя не забыть никогда…»
Пока мы притирались с кубинцами на работе, учили язык, а по вечерам бывало злоупотребляли кубинским пивом камагуейского разлива «Тинема», пока по выходным ездили на рыбалку, а я даже умудрился организовать в Доме культуры рок — группу «Эль Алакран», в Эсмеральду всё чаще приходили похоронки из Анголы и мои товарищи по работе — резервисты кубинской армии всё чаще стали получать повестки из муниципального военкомата.
Мне никто ничего не говорил, но я чувствовал, что что-то готовится. Сначала призвали Виктора, который играл на клавишных у меня в ансамбле. Потом — моего коллегу, инженера с электростанции — Ренэ.
Во многих домах рядом со статуэтками Девы Марии стояли фотографии погибших в Африке красивых молодых ребят. Только через год я узнал, что именно в это время лично Фидель со своим генеральным штабом решил значительно усилить кубинскую группировку в Анголе, мало того — показать южно-африканцам, кто в доме хозяин.
Я думаю, что не лишне напомнить, что как юарoвцы, так и кубинцы находились в чужом доме.
Готовилась широкомасштабная наступательная операция, позже ставшая известной как сражение при Куито-Куанавале. Это была битва с применением сотен танков и БТР. Военными историками о ней написаны тома, поэтому вряд ли, мне удастся добавить что-то новое, хотя мой друг Ренэ Альфредо Веласкес, вернувшись живым из ада, рассказывал подробно о происшедшем.
Его досрочное возвращение заслуживает чтобы я рассказал, как это произошло. Конечно, его настоящее имя не Ренэ Веласкес, как впрочем и других упомянутых здесь моих кубинских товарищей. Имена их здесь вымышленные, но события — подлинные.
Итак, в августе 1987 года Ренэ был призван во второй раз в своей жизни в армию. В этот раз, как уже опытный резервист — офицером. Уже находясь в Анголе узнал, что его жена беременна. Нет ни малейшего сомнения, что он ни в какой мере не собирался использовать такую сложившуюся ситуацию, хотя, обратившись в соответствующую инстанцию, он мог выхлопотать себе перевод с линии огня на Кубу.
Другое дело — его жена, у которой в Анголе годом раньше погиб двоюродный брат. Она тут же пошла по инстанциям с прошением о возвращении её мужа. Человек в униформе, от которого зависело решение данного дела сказал просто:
- Хочешь, чтобы твой муж вернулся, стань на сегодняшний вечер моей невестой! И она сделала всё, что от неё потребовалось, чтобы спасти мужа…
И действительно, Ренэ вернулся цел и невредим. Очень быстро нашлись доброжелатели, «открывшие ему глаза» на недостойное поведение его жены.
Несмотря на то, что она была беременна, Ренэ её жестоко избил (она долго не появлялась на улице, так как её лицо было буквально чёрным) и раcторг их брак.
Предвидя, что эти мои записки может прочитать моя дочка или внук, я сознательно опустил некоторые мерзкие подробности, ставшие известными всему городку.
В те годы тема Анголы на Кубе меня преследовала повсюду — не только в провинции, где по работе я быстро сходился с людьми, но и в Гаване, куда приезжал к семье и на перекомандировку.
В Гаване нам давали неделю, а иногда и две, на отдых, и в это время разрешалось не ездить на работу до следующего вызова из министерства. Мы с семьёй жили в пятиэтажке в гаванском районе Флорес, на пляж ходили в соседний Наутико, где был платный, но зато чистый песчаный пляж с переодевалками и прочими пляжными атрибутами.
В первый раз я увидел этих ребят, когда мы закончили своё купание и уже прошли вертушку на выход в город. Поэтому я не мог вернуться, чтобы поздороваться с ними и предложить свою помощь.
Их было двое: первого везла на инвалидной коляске кубинская медсестра, я сразу понял, что у него не было ног. У второго всё было вроде на месте, но он, даже издалека производил очень странное впечатление, был как-то задумчив и все его движения были крайне замедленными. Оба, без сомнения, были русскими.
Более того, я сразу догадался, что они из той группы наших «афганцев», которых приняла для лечения и психологической реабилитации Куба. Дело в том, что как раз на прошлой неделе министерство сахара, где я в тот момент был «прописан» предоставляло одному из госпиталей автомобиль для того, чтобы покатать по Гаване тех наших ребят из числа «афганцев», которые не могли самостоятельно передвигаться по городу. О них мне рассказывали, но вот теперь я с ними столкнулся сам, как говориться, лицом к лицу.
На следующий день на этом же пляже я познакомился обоими. Просто помог Серёже (тот парень, у которого были ампутированы ноги) выбраться из воды. Мои предположения, что они — «афганцы», подтвердились лишь наполовину. Действительно, Серёжа подорвался на мине под Мазари Шарифом, но вот второй — Саша, попал в их группу случайно, так как в последний момент образовалась вакансия.
Саша участвовал в подводном патрулировании бухты порта Намибе в Анголе. Там с ним и произошла эта жуткая история, о которой я с его слов сейчас расскажу.
Она берёт своё началo в июне 1986 года, когда южно-африканцы впервые совершили попытку взорвать советские суда, прибывшие в порт Намибе с военным грузом. Операция называлась «Морская лиса» и производилась она силами 4-го разведывательно-диверсионного (морского) полка южноафриканских коммандос.
Их девиз был: «Железным кулаком из-под воды».
Поначалу, используя эффект неожиданности им удалось ряд судов взорвать, а на некоторые — установить магнитные мины.
Для разминирования и борьбы с подводными диверсантами из Союза была срочно прислана группа водолазов и боевых морских пловцов. В трудных условиях они успешно выполняли свою задачу по разминированию. Кроме обычных факторов риска, которые всегда присутствуют в такого рода работе, в бухте Намибе нередко появлялись акулы, но на них скоро перестали обращать внимание.
Чтобы не допустить новых фактов морских диверсий во время разгрузочных работ в порту, кубинцы, патрулировавшие порт на катерах, время от времени в воду бросали ручные осколочные гранаты. При этом боковая скоба предварительно обёртывалась туалетной бумагой, затем выдёргивалась чека и «лимонка» бросалась подальше от катера.
Когда бумага размокала, раздавался подводный взрыв. С одной стороны, этот метод был достаточно эффективным, так как делал невозможным пребывание в воде юаровских аквалангистов, но с другой — это было малооправданным расходованием боезапаса, в котором порой так нуждались кубинцы.
В конце концов, было принято решение об организации подводного патрулирования бухт Луанды и Намибе.
Саша и был одним из тех подводных патрулей. Поначалу всё шло хорошо. Я уже говорил об акулах. Неприятное конечно соседство, но к нему Саша как-то притёрся, хотя никогда не позволял себе расслабляться и подпускать к себе близко.
В тот день его обход, вернее «обплыв» акватории порта подходил к концу, внешне всё было спокойно. То, что увидел Саша, издалека вначале ему представилось гигантской акулой, но по мере приближения к нему, Саша почувствовал, как ужас предательски начинает охватывать его.
Без сомнения, это была не акула и вообще никакой из известных ему морских обитателей. Это был настоящий монстр, с множеством щупалец и плавников, тёмно-зелёная пупырчатая кожа его была покрыта рисунком в виде переплетения водорослей.
Но, самое страшное — это была голова, с огромными недвижимыми блестящими глазами и медленно раскачивающееся в воде гривой, переходящей в гигантский пилообразный хребтовый плавник.
Больше всего он был похож на всплывшего из неведомых глубин океанского динозавра. Прежде чем потерять сознание, Саша успел произвести выстрел на поражение.
Мёртвого «монстра» выбросило через несколько дней на берег и ангольцы сразу же передали его кубинцам.
Это был человек в водолазном «маскарадном» костюме, закамуфлированном под морское чудовище, судя по всему, предназначенное для устрашения и деморализации советских подводных пловцов, патрулирующих бухту.
Чистой воды авантюра, которая больше не повторилась. Кто был ответственным за неё: уже упомянутый 4-й разведывательно-диверсиоонный полк морских командос ЮАР или кто-то другой, так и не удалось установить.
Интересная деталь: человек, взявший на себя смелость разгуливать в таком «карнавальном» костюме имел строение лица и общие физические данные тела больше всего совпадавшие с восточно-азиатским типом. Наши и кубинские спецслужбы прорабатывали «японский след», но нашёл ли он своё подтверждение — до сих пор не известно.
Саша какое-то время провёл на реабилитации в госпитале, а потом вернулся в родной Ленинград.
В момент моего знакомства с ним на Кубе он был студентом Ленинградского университета.
Я не знаю, где сейчас он, как сложилась его дальнейшая судьба, удалось ли ему окончательно преодолеть боязнь морской воды, в те годы у нас ещё не было электронной почты, а простая переписка как-то не прижилась, быстро сошла на нет.
На этом пока что закончу «ангольскую тему» на Кубе, хотя обязательно вернусь судьбе генерала Очоа.
…Иногда, взгрустнув, беру гитару и пою последний куплет своей песни об Эсмеральде:
​"В час расставанья выйду на дорогу
Кубинским пальмам в мыслях поклонюсь,
Шершавый ствол рукой горячей трону,
Прощайте, никогда уж не вернусь…
Эсмеральда, Эсмеральда, мне тебя не забыть никогда…"
А потом это-же самый куплет, но по-испански:
“La ultima vez me voy por carretera,
Algunas cosas a las palmas yo dire,
Para despedirse con mi cariño Cuba,
Adios, yo nunca volveré…”
Когда я напевал эту песню на «ангольский» трофейный магнитофон, сразу же, как только произносил фразу: «не вернусь» (“nunca volveré”), те две чернокожие девочки, что записывали меня начинали дружно, на полном серьёзе кричать и успокаивать меня:
-“Volveras, volveras!” (т. е. «вернёшься, вернёшься!»).
Но, в страну, где, чтобы стать обладателем японского двухкассетного магнитофона, нужно было ехать воевать в Африку, я так и не вернулся. Вместе с семьёй мы переехали в Аргентину.

Ваш Володя Гапонов.